я жила сама в своей комфортабельной квартире в одной станции от золотых ворот, и делала лишь то, что сама хочу и когда хочу, ни о чем не заботясь;
утром смотрела сквозь прозрачные занавески на позолоченные солнцем кроны ясеней на фоне чистой летней голубизны, выпивала первую чашку душистого чая и перекатывалась на работу, которая, внезапно, перестала быть мне отвратительна.
вечерами усаживалась под раскидистой низкой ивой в парке, читала керуака, курила и фактически медитировала, впервые за долгое время не испытывая нужды в саморефлексии.
я обладала главной суперсилой, способной дать мне счастье умиротворения и душевного равновесия - возможностью выходить на контакт с людьми лишь тогда, когда испытываю в этом потребность.
я никогда не имела дела с тоской одиночества, ведь нуждаясь компании, просто набирала номера, и встречалась с замечательными людьми, которых выбирала по настроению.
ужины с одними в маленьких уютных ресторанчиках в центре, за коктейлями и долгими рассказами о невероятных приключениях; вечера с чаем и фильмами с другими и транс-вечеринки в клоузере с третьими, а после сон в обнимку, или выпроваживание из своей квартиры на все четыре стороны;
те, что оставались на ночь, гуляли со мной по единой заданной траектории: довнар запольского-дегтяревская-зоологическая-КПИ, где мы просиживали в пустом парке долгими предосенними ночами, обнимаясь и разговаривая о жизни и важных вещах;
всем им я рассказывала все с самого начала - всю правду о себе, до единой, самой незначительной подробности; рассказывала о планах обустроить коммуну, о неспособности быть моногамной в отношениях, о разочарованиях, постигших меня за это время, о Б., о Злате и Леше, о своих родителях и невозможности решительно и единоразово изменить свою жизнь. они прижимали меня к себе, гладили, целовали, обещали быть со мной при любом исходе.
женщины говорили, что пойдут со мной, будут строить утопию, держа меня за руку, а после просто исчезали, пристыженные обещаниями, вылетевшими на пике эмоций в те волшебные предрассветные часы.
он же оставался до последнего, соглашался со всеми безумными вещами, что я ему предлагала - был готов идти до конца, отчаянно влюбленный в образ, педантично мною выстроенный.

я была тогда свободна, как птица, вырвавшаяся из бесконечно узкой клетки обещаний и ограничений, взмывшая слишком высоко, окрыленная иллюзорной свободой действий, свободой личности.
я думала, что наконец сама себе хозяйка, думала, что наконец знаю, куда идти.

но вернулись они, и заставили меня отказаться о всего, ради миражей;
но вернулся он, и сцепил пальцы на моей шее, на правах собственника.